Никогда не забуду тебя 2008
Возвращайся любым, только возвращайся! И как только вернусь, сразу же звоню тебе Кто видел ее в молодости, замирал от восхищения!
Наше ночное пребывание в бомбоубежище «не ночевал дома! Он был вне себя И как только вернусь, сразу же звоню тебе Но он не успокаивался, все думал, что увезут Мысль о том, что я в пятнадцать лет могла бы одна остаться в Москве, никого из нас не посетила: мы были воспитаны в полной неотрывности от родителей, да еще и война пришла, она не допускала такого раннего разобщения. Люди, не только родные, но даже мало-мальски знакомые, старались тогда быть ближе друг к другу, чтобы переносить грядущие неминуемые тяготы вместе, сообща.
Наша первая она и последняя! Я провожала его на вокзал, словно на войну, и мы всю дорогу шли молча, а если начинали говорить, то непривычно противоречили друг другу. Мы потеряли присутствие духа, и наше, общее с ним, настроение то и дело выходило из берегов.
По дороге, на улице Чаплыгина, увидели здание, в которое ночью попала бомба. Разрушенные стены валялись и на мостовой, и на тротуарах. Дворники стаскивали в большие кучи битый кирпич, стекло, рваные обои. Часа два назад я услышала от родителей, что погибла Тая Фадеева, девушка из нашего двора. Проходила где-то невдалеке от Большого театра, и осколком бомбы ее убило Коля помрачнел зачем я рассказала ему о Тае?
Потом мы снова молчали И на перроне мы тоже стояли молча, как в воду опущенные Он хотел было угостить меня газировкой с сиропом: «Будешь пить, Аня? Сейчас, в преддверии двухтысячного года, мало кто уже остался из тех, кто понял бы девочку из сорок первого. Но я — то тогда и представить себе не могла, как это Коля будет платить деньги за мой стакан газировки: неудобно!
А он выпил эту подкрашенную воду. Было жарко, и, видно, ему очень хотелось пить Я не хочу опустить даже такую малую деталь, потому что это были последние действия Коли, которые я могла еще видеть.
А я инстинктивно дорожила каждым его движением, каждым взглядом и жестом. Я не понимала, какое состояние души владело мной тогда, я в те годы и вообще-то не умела анализировать, как Коля говорил, «ни на сантиметр» Почему не плакала, почему не висела у него на шее, не протестовала вслух против отнятия у нас родителями наших последних дней? Почему на его вопрос: «А если поезда придется долго ждать — ты подождешь? После этого «нет» он так понурился, он стал таким грустным!
Долгие годы спустя меня вдруг пронзила мысль: а ведь он спросил меня таким образом о том, буду ли я ждать его — ждать с войны?! Неужели так оно и было? Да, мои действия больше походили на капризы девчонки, чем на ответы взрослой, понятливой девушки.
За то и расплачиваюсь вечной тоской по ушедшему Принцу. Все мои годы я проплакала и протосковала Даже когда, казалось бы, мне, как и многим людям, могло быть весело и хорошо, я и тут тосковала. Он всегда как бы стоял рядом, чуть сзади, чуть-чуть слева, в полушаге от меня, не отпускал ни на минуту, и в этом было и горе и счастье — вся моя жизнь.
От кассы Коля быстро вернулся с билетом в руке. Он наклонился надо мной, и я поняла, что он хочет меня поцеловать, в первый раз, который может оказаться и последним. Ведь по дороге он сказал:. Вообще в последний?!
Но в пятнадцать лет я и помыслить не могла о мужском поцелуе — и резким движением опустила голову, да так, что собственный подбородок чуть не ударил меня в грудь! Глупая недотрога В следующую минуту Коля стоял за мной, за моей спиной, как бывало в школе, в раздевалке, перед уроками. Но только теперь он был совсем близко. Над моей головой прошелестел ветерок, он коснулся моих волос. Погода была июльская, жаркая и тихая, совсем безветренная Спустя долгие годы я не раз вызывала в памяти эти минуты и снова ощущала ветерок.
И я давно поняла, что это Коля поцеловал меня тогда — поцеловал в макушку Конечно, я подождала бы поезда, я не смогла бы уйти, несмотря на свое «нет». Но ждать не пришлось — поезд подошел почти сразу.
Уже на бегу Коля крикнул: «Прощай! Я увидела его лицо, странно блестящее, он потирал его рукой. Отчего оно так блестело? Спустя годы, снова спустя годы, я поняла, что это были слезы, что Принц плакал А я заплакала минуту спустя, когда поезд стал отходить от платформы. Все закружилось во мне и вокруг меня, и одинокая девочка, недавно счастливая сверх меры, вдруг почувствовала себя щепкой, соломинкой, летящей по ветру. И тогда я закрыла лицо руками и зарыдала во весь голос.
Через четыре дня меня увезли в Свердловск, но в день отъезда я чуть не свела с ума моих родителей Сначала я умоляла отца немного, совсем немного отсрочить наш отъезд. Потом умолкла, поняв всю бесполезность моих просьб.
Потом ушла из дома, пообещав прийти на вокзал, прямо к поезду И родители кивнули — они всегда были такими доверчивыми А я написала Коле прощальную записку с номером вагона — а вдруг он успеет! Стекла Колиных окон в Лялином были сильно запыленными, а комната за ними ощущалась какой-то нежилой. Еще бы! Ведь Коли там не было! Но с форточкой мне повезло: ее не закрыли, и я бросила туда свой конверт Потом долго бродила по Казарменному, по Покровскому бульвару, поглядела на скамейку, где мы с Принцем сидели однажды июльским вечером и целый час играли в пословицы и поговорки На Ярославский вокзал я пришла лишь минут за десять до отхода поезда.
Помню лица моих родителей, вытянутые и неподвижные Я не думала тогда о них, о папе с мамой. Тоска о Коле заслоняла от меня все. Я стояла на перроне до тех пор, пока не загудел паровоз, пока меня насильно не втащили в вагон отец и проводник.
И вот мы с Колей в разлуке. В Свердловске я стискиваю лоб и виски руками и едва сдерживаю крик, как подумаю, что он теперь в Москве и звонит в мою пустую квартиру На днях я разбирала старые письма и нашла через пятьдесят шесть лет после описываемых событий! Тогда мы всем сообщили об отъезде, и родным, и друзьям, и самым дальним знакомым. Это Коля звонил все время , а меня в этой квартире больше не было. Представив себе это в Свердловске, я несмело отправилась на вокзал — узнать о билете до Москвы на ближайший день.
Оказалось, билеты теперь продаются по предъявлению паспорта с московской пропиской. До паспорта я еще не доросла… Ехать без билета? Но меня одолевают страхи, из.
Может быть, уже и уехал! Так оно и было! Очень скоро я получила от Коли открытку, в которой он писал, что выезжает из Москвы 27 августа. Он уехал еще до моего визита в справочное бюро свердловского вокзала! Я плакала, читая его открытку, и особенно щемило сердце от последних фраз: «Ты говорила, что встретимся через год.
Может быть и встретимся, но что-то сомнительно. Аня, пиши чаще Коля, Коля Через месяц — другой мои непрерывные волнения проходят и слезы высыхают: я начинаю получать от Коли письма — треугольнички с адресом полевой почты и со штампом «просмотрено военной цензурой».
Одна неизвестность исчезла, но появилась другая: как он там, в армии?
Непосредственной опасности он пока не подвергается, фронт еще впереди. Он в военном училище, и я получаю от него бодрые письма. И снова плачу, когда читаю о том, как он вспоминает обо мне, В одном из писем он восклицает: «Эх, и милое дело артиллерия!
И лишь в году, пятьдесят пять лет спустя, идя по следам Коли в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске, прочитала я в старых приказах по Черноморской группе войск, что его училище было пехотным да еще и носило зловещее название Могилевского. Этого, конечно, он мне не сообщил А, впрочем, Коля был все-таки близок к истине, когда писал о «милой артиллерии» — его обучали страшному минометному делу Клава, сестра Коли я переписывалась с ней, она вместе с матерью и сестрами эвакуировалась в Челябинск , сообщала мне не очень веселые новости: Коля, несмотря на все.
И вот по какой причине. Только Ане в Свердловск ничего этого не пишите». Клава, конечно, немедленно уведомила меня — ей не хотелось лукавить, она была мне хорошей подругой. Коле не раз приходилось менять места своего пребывания. И тогда он сообщал в конце письма: «На прежний адрес мне больше не пиши.
Как приеду на другое место — дам знать». У нас появились новые слова! Несколько повзрослев, вместо «До свидания» мы пишем друг другу: «Целую. А потом и «Крепко тебя целую. Твой Коля». Твоя Аня» Но теперь нас разделяют сотни километров, и мне остается только терзаться угрызениями совести при воспоминании о том, как я с ним простилась тогда, на вокзале Между тем, мой девятый класс собрался ехать в колхоз, на сортировку картофеля.
А меня оставили в городе и не без оснований. В нашей свердловской школе «французов» не оказалось, и теперь я должна была осваивать немецкий язык, особенно нелюбимый в связи с войной. То, что другие одолевали за четыре года обучения, с пятого по восьмой классы, я обязана была постичь за месяц, пока мои одноклассники трудятся на картошке Я было ринулась в бой, но Нет, я не стану этим заниматься! Я поеду к Коле! В Татищево! Оттуда, из военного училища, он мне прислал уже четыре письма. И трудный адрес со множеством цифр, тире и прописных букв я знала наизусть.
Поезда ходили скверно, они часто задерживались по дороге. Они, бывало, стояли подолгу в тупиках и на запасных путях, пропуская в первую очередь эшелоны то с ранеными, то с вооружением, то с новобранцами.
А железнодорожные билеты? Их очень непросто было купить, а в иные города билеты и вовсе не продавали без соответствующих пропусков. Но мной уже владела лихорадка: я увижу, увижу Колю!
Не продадут билет, так поеду «зайцем», стану пересаживаться с поезда на поезд, договариваться с проводниками, буду шагать по шпалам и шоссейным дорогам, останавливать машины Меня в конце концов довезут до Колиного училища! И пустят в эту «Почту», хоть она и «полевая»! Я очень расхрабрилась, мое состояние духа нельзя уже было сравнить с августовским: то ли я взрослела, то ли стала четко понимать, что другого случая увидеть Колю у меня может и не быть: на линию фронта меня-то наверняка не пустят.
Где это самое Татищево? На Волге, кажется? Это я узнаю на вокзале… В кармане кофты лежат деньги на билет, которые дала мама, чтобы я доехала до места, где Пришлось так сказать! А сколько нужно денег, чтобы добраться до Татищево? Этого я не знала. Как я собралась обойтись в долгом пути двумя бутербродами, которые заняли так мало места в моей сумочке?
Что меня ожидало в дороге? Голод, холод, отсутствие крыши над головой, непредвиденные, может быть, кошмарные для такой юной, неопытной девушки ситуации? Я ведь ни к чему не была готова, ни к чему Но меня ничего больше не интересовало, ничего не могло остановить Я покидала какие — то блузки и туфли в маленький чемодан и, главное, старательно уложила голубое платье, которое очень нравилось Принцу.
И — побежала к вокзалу, легко размахивая на ходу чемоданчиком. Я должна была увидеть Колю, прижаться глазами к его щеке и теперь, наконец, ощутить поцелуй, которого я лишила нас тогда, в июле.
И пожелать ему вернуться здоровым. Или живым, или живым! Эти мечты рухнули в одну минуту. В конце Перекопской улицы, что в районе завода «Уралмаш», меня остановил случай, с которым я обязательно разминулась бы, если б вышла из дома на минуту раньше. Наш почтальон Вера Иванова я до сих пор храню ее. Она по-матерински улыбалась, глядя на то, как я сияю: весточка от Коли! Вот и теперь она радостно протянула мне треугольник из Татищево, и я кинулась ее обнимать.
Я схватила треугольник, открыла его Настроение бодрое. Ты за меня не переживай. Пока жив и здоров. Крепко целую. Я села на чемодан и заплакала, закрыв лицо серым вязаным платком. Прохожие ни о чем меня не спрашивали: в те годы многие выли на улицах, получая похоронки.
Я вернулась домой с лицом, опухшим от слез, я бросила чемодан на пол Тебе, что, не надо все-таки ехать на сортировку картофеля?
Тебя исключили из школы за хвост по иностранному языку? Ты потеряла деньги? Что случилось? Но я молчала и плакала, и она догадалась. Милая моя мама, она не упрекала меня ни единым словом за желание скрыть от нее совсем иную поездку, а только гладила по спине, по плечам, которые содрогались от рыданий.
Коля мой, Коля! Я снова не простилась с тобой, я опоздала! Летом года я работала на военном заводе, а вечерами училась в экстернате. Осенью все это продолжалось тоже.
А девятый класс я окончила еще весной. Я хотела быть достойной Принца. Он уже воевал на Кавказе, с фашистами, осуществлявшими гитлеровский военный план с красивым и нежным названием «Эдельвейс». Цветок, растущий высоко в горах! И мерзавцы, стремившиеся захватить наши горы, ходили, как я потом узнала, с такой эмблемой на своей форме, на «штормовке».
Я никогда не видела этого цветка, ни в природе, ни на рисунке, и с тех пор ни видеть его, ни слышать о нем не хотела бы. Ночные смены И ежилась лишь тогда, когда в кромешной тьме деревья начинали казаться мне человеческими фигурами, а их ветви — длинными руками, пытающимися схватить меня, одиноко идущую лесом. Тогда я делала инстинктивные перебежки от дерева к дереву и, в конце концов, добиралась до проходной завода.
А работа моя не отличалась сложностью: я выдавала рабочим метчики и фрезы разных калибров. Выучила их названия, знала места в инструментальной кладовой. И испытывала два непохожих неудобства.
Ночью я мечтала поспать хоть полчасика, меня буквально кидало из стороны в сторону из-за хронического недосыпания. А главное, было очень не по себе: рабочие выпускают танки, а я всего-навсего выдаю им инструменты. И даже когда в выходные дни нас посылали расчищать железнодорожные пути, за что оделяли горячей мутной водой с двумя плавающими в ней лапшинками суп и двумя ломтиками хлеба, я, орудуя лопатой, совком и метлой, снова чувствовала себя неловко.
Разве это помощь фронту? Коля рискует жизнью Для меня, для Колиных родных в Челябинске, для его отца в Москве — страшное стояло лето в сорок втором году: никто из нас не получал от Коли писем. Никаких вестей, никаких. Кроме одного, в середине мая, которое получил от него отец.
Коля сообщал, что выпущен из училища младшим лейтенантом и теперь назначен командиром взвода. Как такое прошло мимо глаз военной цензуры? Однако прошло. В этом же письме Коля рассказывал, что «пули жужжат везде, как мухи, и передвигаться приходится только ползком».
Мне бы он такого не написал! Все это я прочитала уже в сорок третьем году, вернувшись в Москву и придя в Лялин переулок. А в сорок втором в Свердловске находился эвакуированный туда Московский университет имени Ломоносова час-. Окончив свой экстернат, получив аттестат об окончании полной средней школы, с великим трудом уволившись с завода отпустили лишь потому, что я числилась ученицей , туда я и поступила, на исторический факультет.
Учиться было интересно, нам читали лекции ученые с мировым именем. Как мы, студенты, жаждали возвращения домой, в Москву! Первым уезжал академик Греков, красивый старик с львиной, седой шевелюрой. Помню: он воздвигся на трибуне, произнес прощальное слово и пожелал нам всем вскоре встретиться «в нашей столице, под куполом Московского университета». Мы устроили ему овацию.
Помню и один из неприятных дней, связанных с Университетом. О нем можно было бы и не упоминать, но это тоже было какой-то приметой времени На историческом факультете проходило открытое партсобрание, на котором принимали в кандидаты в партию Юрия Полякова, интеллигентного молодого человека с аскетическим лицом, студента, кажется, третьего курса.
Его хвалили: отличник, ведет общественную работу. Но уже с начала собрания, на котором очутилась я совсем случайно, коротая перерыв между лекциями, мной овладела неприязнь к Юрию Полякову.
В течение получаса, пока он излагал биографии, свою и родительские, я никак не могла понять — почему? Но вдруг кто-то задал ему вопрос, после которого в огромной аудитории воцарилась тишина.
И я поняла Видите — здесь сидят лишь девушки, пожилые педагоги да один инвалид! Поляков ответил, что воспользовался бронью, которая освобождает студентов старших курсов от армии. В кандидаты его приняли — воспользоваться бронью — не преступление и даже не проступок. Но я помню, как во время войны, да и много лет спустя, народ презирал «бронированных».
Коля воспользоваться бронью не захотел, не счел возмож —. А ведь его тетка Анастасия Ивановна предлагала ему работу у станка, на авиационном заводе, где сама работала. И это просто необходимо — открыть перед всеми Колину чистую душу, обнародовать его негромкий героизм. Николай Александрович Большунов имеет право на вечную память народа, за свободу которого воевал Я тороплюсь рассказать то немногое, что знаю о нем, о его короткой жизни.
Мне надо успеть! Весной года вместе с Университетом я возвратилась в Москву. А письма от Коли все не приходили, ни мне, ни его родным. Вернулись из Челябинска мать Коли и его сестры, с двумя из которых, Клавой и Тоней, я переписывалась во время эвакуации. Точно не помню, когда я впервые переступила порог Колиной квартиры в Лялином переулке.
На меня тогда тревожно посмотрела его мать, мрачно — отец и дружелюбно его сестры, Клава и Тоня. Младшая Аня взглянула с детским любопытством — ей было всего одиннадцать. С тех пор я стала навещать семью Принца, у меня как-то само собой появилось это неписаное право, ведь с Клавой я еще до эвакуации познакомилась, и Коля был очень рад этому связующему звену. Как только случалась задержка с моими письмами, он тут же обращался к Клаве: не знает ли она, что со мной?
И тогда ко мне в Свердловск летело тревожное послание из Челябинска: «Коля спрашивает о тебе, он о тебе волнуется. Ты ему пиши не ответами, не только письмо на письмо, но и внеочередные.
Ведь почта работает неважно, а так какое-нибудь дойдет. С приветом и наилучшими пожеланиями. Твоя подруга Клава». Лялин переулок Он стал для меня убежищем от тоски,. А его родных я полюбила сначала чувством, отраженным от того, что испытывала к их сыну и брату, а затем и осознав их личные достоинства — доброту, глубокую, природную порядочность, духовное единение друг с другом.
И — мое единение с ними, которое так никогда и не порвалось потом, в течение долгих десятилетий, пока все были живы Помню один из солнечных зимних дней в январе года, Лялин переулок, мне идет восемнадцатый год, и я стою посредине комнаты, молчу и почему-то низко опустила голову. И на меня смотрят все они, Колины родные, даже его отец на этот раз. И вдруг тетя Груша так я звала Колину мать , с такой проникновенной грустью, так по-своему, по-деревенски сказала:.
И я поняла, что вторая часть фразы, будь она произнесена, прозвучала бы так:. И писем от него — нет Извещение о гибели Коли я получила первая. Наверное, в его кармане нашли не родительский, а мой адрес, московский. Может быть, он предполагал, что в Свердловске я ненадолго? Или, может быть, все-таки получил мое письмо осенью сорок второго, в котором я написала, что поступила в Университет, и что есть надежда вместе с Университетом вернуться в Москву?
А может быть, родительский адрес выпал на землю, когда Коля падал? И в кармане гимнастерки остался только мой?.. Не знаю.
В извещении командир роты сообщал: «Ваш любимый друг, Болыпунов Николай Александрович, младший лейтенант, 17 ноября года пал смертью храбрых в селе Гойтых Гойтх Туапсинского района Краснодарского края и там похоронен». Я открыла почтовый ящик поздним вечером, прочитала и, не понимая, что делаю, побежала к Красной площади. Как я оказалась в чужом дворе, на улице Разина, напротив бомбоубежища, в котором мы с Колей в июле сорок первого просидели всю ночь?
Теперь тоже была ночь, и я одна стояла в пустынном дворе. Я обняла руками какой-то темный столб и, вцепившись в него, закачалась. А когда подняла голову, то звезды расплылись надо мной и затопили небо. Потом я мчалась по аллее, где мы с Колей любили гулять Я поняла, что бегу к набережной — там мы тоже ходили, сколько раз ходили и смотрели на чаек Ваш пропуск! Безумный бег, который мог окончиться на дне Москвы — реки, остановил патруль.
До конца войны было еще долго, и в Москве продолжал действовать комендантский час. Предъяви пропуск! Солдат с винтовкой за плечами и с красной повязкой на рукаве глянул мне в лицо, помолчал и спросил:. Два часа ночи! Я кивнула. Откуда забрела сюда? Я показала рукой вверх, в сторону моего Большого Вузовского переулка. Слышишь, но не говоришь? Я отрицательно покачала головой.
Рот не разжимался, голос отказал, а лицо стали заливать слезы. Только ничего такого Без глупостей! Я погляжу вслед! Я вообще-то обязан доставить тебя в комендатуру, так что беги, что есть силы!
Отвечай тут за тебя! И я осталась жить. Только с тех пор мир, недавно прекрасный, погрузился в монотонный серый цвет.
Остальные краски были для меня потеряны. Я продолжала навещать в Лялином переулке Колиных родных. Но сказать им?! Нет, я не могла.
Все равно кто-то. Да и похоронки бывают ошибочными, с этим люди уже давно сталкивались. Длительный госпиталь, потеря памяти, плен, партизанский отряд, какое-нибудь спецзадание, спецназначение Мало ли что? И человек возвращается домой, когда надежда его дождаться исчезает. У меня-то не было надежды. Я сразу, с момента получения похоронки, почувствовала, что Коля убит. Но человек — он не более, чем человек, и я начала себя уговаривать: а вдруг?
Я вспоминала наши слова и взгляды, наши вздохи, улыбки и пожатия рук До сих пор все вспоминаю и все думаю: а вдруг?.. А вдруг? Отец Коли несколько раз запрашивал о судьбе сына, но ему не отвечали. Может быть, я в этом почти уверена, где-то у них было отмечено, что извещение уже послано. То, которое мне Только в августе сорок четвертого, спустя чуть ли не полтора года после моей похоронки, после многих запросов Александр Иванович получил наконец ответ.
Убит и похоронен в селе Гойтых Гойтх. Колин отец прожил всего несколько месяцев после этого сообщения. Он слег, не вставал с постели и умер от инфаркта в возрасте сорока шести лет, не дожив двух недель до Победы, ради которой воевал Коля. День Победы, девятое мая сорок пятого года Я побежала на Красную площадь, полную народа, а оттуда людские волны вынесли меня к Манежу. Там размещалось в те годы посольство США, наших союзников в войне против Гитлера.
В одном из окон посольства поставили портрет Франклина Рузвельта — президента уже не было в живых. Из посольства вышли два американца, и толпа тотчас подхватила их, стала подбрасывать высоко в воздух и кричать «Ура! Я тоже хотела радоваться со всеми, но не смогла. Моя душа разрывалась при воспоминании о том, что без малого.
Коля убит, а я, словно чужая и лишняя, стою среди ликующих людей и плачу Наверное, кто-нибудь подумал, что от радости. Но радость Победы я воспринимала только разумом, а сердце было разбито. Прошло несколько лет, и я с Колиной младшей сестрой Аней приехала в деревню, в Колину Труняевку.
Я давно просила Аню об этой поездке. Там — это еще Коля мне рассказывал — было хорошо до войны. Белели вишни и яблони весной, цвела и благоухала черемуха, а осенью ребята, и Коля с ними, помогали взрослым в поле — собирали созревший лен, горох.
В свободное время ходили в лес за грибами и ягодами. И, к несчастью, в одном из таких лесных походов веткой сильно ударило Колю в глаз. Зрение восстановилось не полностью, и медкомиссия не пропустила Колю в летное училище.
А была прямая дорога в авиацию! Он любил небо, мечтал о нем, перед войной занимался в аэроклубе И уже делал самостоятельные вылеты! Может быть, в небе его не настигла бы пуля?
Я проглотила комок в горле, он мешал мне дышать.
И взглянула на сегодняшнюю Труняевку. Колина деревня лежала в руинах, разбитая, сожженная, уничтоженная немцами. Мощным теперь здесь был только бурьян, разросшийся между обгорелыми кирпичами и бревнами. Труняевка напоминала кладбище, о котором уже некому вспомнить!
Аня узнала свою избу — то, что от нее осталось. И я подобрала там кусок кирпича от печной трубы. Может быть, к нему, к этому красному осколку, когда-то прикасалась рука моего Коли?
Шли и шли годы, а я все мучилась воспоминаниями, раскаянием, поздними сожалениями. Зачем, зачем опустила го-. Ведь впереди был фронт, и бои, и смерть! И еще: это слово — люблю — было написано на наших лицах, оно сияло в наших глазах, когда мы долго и молча глядели друг на друга. Потом мы не раз чертили люблю — эти пять букв, в конце писем, там, где стоит «До свидания». Но никто из нас в июле сорок первого не решился произнести это вслух, и звука волшебного слова мы не услышали.
Я казнила и казнила себя за преступную сдержанность, за характер недотроги. Слоны могут играть в футбол Фильм г. Отель «Белград» Фильм г. Аритмия Фильм г. Мне не больно Фильм г. Без границ Фильм г. Тень звезды Фильм г. Гудбай, Америка Фильм г. Новогодний ремонт Фильм г.
Ирония судьбы, или С легким паром! Фильм г. О чем еще говорят мужчины Фильм г. Ёлки новые Фильм г. Новостные, спортивные, детские и другие телеканалы со всего мира - в прямом эфире и в записи за 2 недели!
Круглосуточная служба поддержки по всему миру. Говорим на вашем языке! KP: 5. Общий бал: 7 Проголосовало людей: Дата: , Веру называют Мымрой за ее несносный характер.
Она приходится женой одному олигарху. У Веры есть собственный водитель, которого зовут Сергей. Тот тайно влюблен в женщину. Естественно, сделать в этой ситуации ничего нельзя, остается только смириться и держать чувства при себе. Во внезапной аварии, в которую попали Вера и Сережа, пострадала лишь женщина. Как кажется Сергею, это происшествие ему только на руку. Вера потеряла память в результате травмы, а когда пришла в себя, то узнала следующее: она работает учительницей в младших классах.
У нее есть семья, а ее муж - Сергей. Интересно, как отреагирует на это настоящий муж Веры? Что ждет троих людей в такой щекотливой ситуации?
